Начальная страница

Николай Жарких (Киев)

Персональный сайт

?

И колчан стрелами беден…

Г. П. Когитов-Эргосумов

Щит, изъеденный ржавчиной – это ещё только полбеды; но вот если в добавок к толико полезному щиту

И колчан стрелами беден,

то тут уж дело из рук вон плохо. Официальная история так прямо и говорит:

“За годы предвоенных пятилеток была создана промышленная база для производства боеприпасов. Выпуск боеприпасов для артиллерии и стрелкового оружия непрерывно увеличивался. Однако промышленность, производящая боеприпасы, в предвоенные годы не обеспечивала потребностей армии. Это отставание становилось неё большим по мере увеличения боевого состава артиллерии Красной Армии, который к 1941 г. возрос по сравнению с 1938 г. почти вдвое. Соответственно возросла и потребность я снарядах. Наращивание же мощностей по производству снарядов и патронов отставало от наращивания мощностей по производству вооружения” [1, т. 1, с. 416].

Как же это прикажете понимать: как глупость или как измену?

“В марте 1941 г. особый доклад был подготовлен Генштабом и послан в ЦК и СНК о боеприпасах. Доклад был полностью посвящён обеспеченности артиллерии. Мы говорили о чрезвычайно остром положении с артиллерийскими снарядами и минами. Не хватало гаубичных, зенитных и противотанковых снарядов. Особенно плохо было с боезапасами для новейших артиллерийских систем” [86, с. 231].

“К началу контрнаступления под Москвой в декабре 1941 г. Западный фронт имел 2 – 3 боевых комплекта основных видов боеприпасов. В условиях острой нехватки боеприпасов это являлось большим достижением, хотя такого количества боеприпасов было явно недостаточно для проведения операции на большую глубину” [1, т. 2, с. 275].

“В битве под Москвой зимой 1941-1942 гг. расходовалось в сутки всего лишь 700 – 1000 т боеприпасов, а в 1944 г. 1-й Белорусский фронт расходовал в сутки 20 – 30 тысяч тонн боеприпасов” [98, с. 326].

Немудрено поэтому, что нет боеприпасов: откуда ж им взяться, если все прежние повыстреляли, а новых не дают?

“Особенно плохо обстояло дело на Западном фронте с боеприпасами. Так, из запланированных на первую декаду января 1942 г. боеприпасов фронту было подано 82-мм мин – 1 %; артиллерийских выстрелов – 20 – 30 %. А в целом за январь 50-мм мин – 2.7 %; 120-мм мин – 36 %; 82-мм мин – 55 %; артвыстрелов – 44 %. Февральский план совсем не выполнялся. Из запланированных на первую декаду 316 вагонов не было получено ни одного. Из-за отсутствия боеприпасов для реактивной артиллерии её пришлось частично отводить в тыл.

Вероятно, трудно будет поверить, но нам приходилось устанавливать норму расхода боеприпасов 1 – 2 выстрела на орудие в сутки. И это, заметьте, в период наступления!” [86, с. 387]

Да если и даёт начальство новые боеприпасы, то расходовать их не велит: сам погибай, а снаряды и патроны сохрани в целости! И правильно, потому как мужик глуп: ему позволь расходовать боеприпасы бесконтрольно, так он станет в воздух палить, или, еще хуже, в соседей по окопу. Куда годится так? Спаси бог кого истратить раз выданные патроны – после опять понадобятся, а где их взять, если

“за период с августа по ноябрь 1941 г. в результате оккупации, а также эвакуации промышленности из прифронтовых районов выбыло из строя 303 предприятия, изготовлявших боеприпасы. Месячный выпуск указанных предприятий составлял 8.4 млн. корпусов снарядов, 2.7 млн. корпусов мин, 2 млн. корпусов авиабомб, 7.9 млн. взрывателей, 5.4 млн. средств воспламенения, 5.1 млн. снарядных гильз, 2.5 млн. ручных гранат, 7 800 т пороха, 3 000 т тротила и 16 100 т аммиачной селитры” [88, с. 42].

Чтобы оценить значение этой потери, учтём указание Вознесенского, что

“за период второй мировой войны Советская Армия получила от своей промышленности 775.6 млн. артиллерийских снарядов и мин.” [88, с. 87].

Как вывести отсюда среднемесячную производительность промышленности боеприпасов? Во-первых, заменим не вполне ясный период второй мировой войны вполне ясным периодом Великой Отечественной войны; во-вторых, предположим, что боеприпасы выпускались в течение всей войны с постоянной интенсивностью (на самом деле это не так, но что же нам делать?); это предположение, понятно, завышает среднемесячный выпуск снарядов и мин, который по этим данным составляет 16.9 млн. Тем не менее указанная Вознесенским убыль составляет 66 % этого числа. Как же оно так получилось?

“До войны на юго-западе страны были размещены предприятия, выпускавшие 100 % 76, 85 и 152-мм орудийных гильз, 94 % нитроглицериновых порохов, 74 % 122-мм снарядов, 55 % 76-мм снарядов и 55 % капсюльных втулок […] К концу 1941 г. прекратили выпуск боеприпасов заводы, производственные мощности которых составляли по выпуску 76-мм осколочно-фугасных снарядов 36 %, 122-мм гаубичных – 57 %, 122-мм пушечных – 83 % […] Промышленность, выпускавшая пороха, во время эвакуации потеряла почти 2/3 своих производственных мощностей” [98, с. 196].

Не удивительно поэтому, что в октябрьском сражении за Москву

“не хватало боеприпасов, горючего, автотранспортных и ремонтных средств. Военная промышленность ещё не могла удовлетворить всё возраставшие потребности действующей армии, особенно в артиллерийских снарядах, авиационном и автомобильном бензине. Поэтому во фронтах и армиях был введён строгий лимит расходования боеприпасов и горючего, что позволило создать некоторые резервы […]

С декабря 1941 г. по март 1942 г. были израсходовано 4 690 тыс. 76-мм снарядов; за это же время от промышленности их поступило лишь 3 179 тыс. Аналогичное положение создалось и по некоторым другим видам боеприпасов. В ходе наступления приходилось расходовать запасы, которые имелись на центральных базах и во внутренних округах” [87, т. 4, с. 94, 325].

“Во второй половине 1941 г. фронт расходовал главным образом боеприпасы, накопленные ещё в мирное время. За 6 месяцев войны эти запасы были почти полностью исчерпаны. Продукция же, поступавшая от промышленности, составляла лишь 50 – 60 % количества, предусмотренного планом” [1, т. 2, с. 161; 98, с. 198].

Вот извольте: велят поражать врага, а расходовать боеприпасы не смей! Кто, кроме нашего доблестного монархического солдата, способен выполнить такую причудливую задачу? Демократический солдат, пожалуй, без боеприпасов-то воевать откажется, – ему ведь и горя нет, что негде взять патронов. “Нечем оружие заряжать, – думает он, – значит, делать нам здесь нечего, айда по домам!” А наш солдат понимает, что обременять начальство в ответственные моменты вооружённой борьбы такими пустяками, как отсутствие снарядов и патронов, – значит помогать врагу. С патронами-то всякий от врага оборониться сумеет, это не диво; а доблесть в том состоит, чтоб голой рукой супостата ухватить.

– Берегись, будь начеку!

– Ох уж этот Петушок!

Спрятал бы его в мешок,

– говорит царь Додон и тем самым объясняет нам, что все меры к спасению отечества могут почитаться спасительными только тогда, когда не требуют от Додона личных усилий. Вот что пишет об этом Г.К.Жуков:

“Сейчас бытуют разные версии по поводу того, знали мы или нет конкретную дату начала и план войны.

Я не могу сказать точно, правдиво ли был информирован И.В.Сталин, действительно ли сообщалось ему о дне начала войны. Важные данные подобного рода, которые И.В.Сталин, быть может, получал лично, он мне не сообщал. Правда, однажды он сказал мне:

– Нам один человек передаёт важные сведения о намерениях гитлеровского правительства, но у нас есть некоторые сомнения…

Возможно, речь шла о Р.Зорге, о котором я узнал после войны” [86, с. 247].

Так кто же виноват в том, что доблестным чудо-богатырям не дали за месяц знать, что понадобятся их услуги? Золотой Петушок ли, который проспал приближение беды, или же царь Додон, который велел спрятать не вовремя раскричавшегося Петушка в мешок? Официальная история пишет:

“Готовясь к войне против Советского Союза, германские фашисты с лета 1940 г. значительно активизировали свою разведывательную деятельность на Востоке. Периферийные отделы ‘Абверштелле’, которые вели работу против СССР, получили задание увеличить число агентов, засылаемых в Советский Союз. Усилить агентурную работу против СССР было приказано также всем разведывательным органам, которые имелись в армиях и армейских группах, нацеленных на Восток […]

С приближением войны активность гитлеровской разведки усиливалась, менялся характер задач и состав вражеской агентуры. Начиная с января 1941 г. засылались преимущественно высококвалифицированные агенты, снабжённые портативными радиостанциями. Количество вражеской агентуры, задержанной или уничтоженный пограничными войсками, в 1 квартале 1941 г. увеличилось в 15 – 20 раз по сравнению с первым кварталом 1940 г., а во 2 квартале 1941 г. – в 25 – 30 раз по сравнению со 2 кварталом 1940 г. […]

С целью обеспечить внезапность нападения гитлеровцы усилили воздушную разведку приграничных районов СССР только с февраля 1941 г. […] За две недели до вторжения немцы стали посылать самолёты-разведчики далеко в глубь советской территории […]

С октября 1939 г. до начала войны над территорией западных областей Украины и Белоруссии немецкие самолеты появлялись более 500 раз […] С января 1941 г. и до начала войны имело место 152 нарушения границы немецко-фашистскими самолётами. Борьба с вражеской воздушной разведкой возлагалась на пограничные войска и части приграничных военных округов. Но как стало известно лишь впоследствии, предатель Берия ещё в марте 1940 г. категорически запретил пограничным войскам открывать огонь по германским самолётам-нарушителям, а также добивался, чтобы части Красной Армии и Военно-морского флота не включались в борьбу с немецкой авиацией. Он фактически открыл советское воздушное пространство для вражеской разведки” [1, т. 1, с. 369, 478, 479].

[Естественно, всё это – оголтелое враньё авиационных генералов, которые, получив преимущественное влияние на написание официальной истории, приравняли перо военных историков ко штыку и пригвоздили этим штыком Берию к позорному столбу. Я на примере монархов первой династии показывал, что не так важно, что именно делает человек, как важно, как об этом будет написано в истории. Если бы Берия по собственной инициативе отдал упомянутый приказ, то он и расстрелян был бы не в 1953, а в том же 1940 г.; более того, даже после нападения Германии Берия не был наказан и получал повышения по службе – всё потому, что он делал то, что ему было приказано. Почему же авиационные генералы валят всю вину на Берию? Ответ лежит на поверхности, в "Большой советской энциклопедии": в 1941 г. Берия руководил раскрытием "заговора генералов", в результате чего 28.10.1941 г. были расстреляны генералы А.Д.Локтионов, Я.В.Смушкевич и П.В.Рычагов. Все они в своё время занимали пост начальника авиации Красной Армии. Авиаторы запомнили это и через 20 лет свершили страшную месть, оболгав Берию изменником. За Берией много плохого числится, но зачем же обвинять его ещё и в том, чего он заведомо не делал? – прим. Г.П.К.-Э., 18.06.1999 г.]

Остановимся, дорогой читатель, – в этом месте стоит сделать привал. Что сказано в этом отрывке? Сказано только, что глупцы и изменники старались убрать рать с границы, но ничего не сказано о том, достигли они цели или нет. Но даже и в таком виде рассматриваемый отрывок повергает благонамеренных, но не закалённых в обращении с книгами людей в шок. И, право, не без оснований! Слова “измена” и “предательство”, которые никогда и ни при каких обстоятельствах не адресуются высшему российскому начальству, здесь слетают с языка сами собой, неудержимо и необратимо. Но эти слова настолько несовместимы со всем строем мыслей благонамеренного человека, что нет-нет да и возникает сомнение – да наяву ли я это читаю? уж не снится ли это мне? О характере этих сомнений и ответов на них можно узнать из публикаций, появившихся спустя 46 лет после отдачи этого приказа и 26 лет спустя его обнародования:

“Часто немецкие самолёты нарушали наше воздушное пространство. Вести огонь по самолётам-нарушителям запрещалось. А однажды на территории нашего погранотряда приземлился такой фашист – якобы потерял ориентировку [Это из воспоминаний бывшего пограничника П.И.Головкина; а далее комментарий профессора А.Чугунова:] Вот Головкин рассказывает о нарушении воздушного пространства. Знаете ли вы, что только с октября 1940 г. по 10.06.1941 г. государственную границу нарушило 185 германских самолётов, некоторые из них углублялись на 100 км и более, подолгу летали над границей и, конечно, фотографировали военные объекты. Стрелять по самолётам-нарушителям действительно запрещалось. Иногда в воздух поднимались наши истребители, вынуждали ‘гостя’ совершить посадку. Мы заявляли протесты германским властям, они нарушения признавали, и всё на этом кончалось. 20 июня, например, к нам на глубину до 45 км вторглось 30 фашистских самолётов. Шла откровенная воздушная разведка” [104].

Как не вспомнить тут довольно известного русского писателя с рекомендацией

… Слов не тратить по-пустому,

Где нужно власть употребить.

А вот воспоминания вице-адмирала Александра Михайловича Румянцева. тогда капитана 1-го ранга, начальника оперативного отдела Северного Флота:

“17 июня фашисты самым наглым и бесцеремонным образом начали вести авиационную разведку. Над поселком Ваенга на большой высоте пролетел самолёт с тевтонскими крестами на крыльях. Через несколько часов звено фашистских самолётов прошло над Мотовским заливом, бухтой Озерко на полуострове Рыбачий, губой Большая Волоковая. Один самолёт, разведывая побережье, углубился до самой Териберки – километров на двести от границы.

Об этих акциях командующий флотом контр-адмирал Арсений Григорьевич Головко докладывал в Москву в наркомат Военно-Морского флота и в Ленинград командующему войсками округа, которому флот подчинялся по оперативным вопросам. В ответ подтверждались прежние указания: ‘Ни я коем случае не поддаваться на провокации, не стрелять’ […]

У всех на глазах из-за утёса Вестник вылетел большой двухкилевой самолёт. Свастика и кресты блестели на солнце. Пройдя почти над крышей штаба флота, над пирсами подводных лодок, фашистский разведчик исчез, словно его и не бывало. Сквозь фонарь кабины я успел заметить двух пилотов, рассматривавших, склонив головы вниз, гавань Полярного. Ме-110 спокойно и совершенно нагло пролетел над стволами зенитной батареи, орудия которой виднелись на сопке за казармами подплава. Все ждали, что сейчас, сию секунду зенитки ударят в упор и собьют фашиста… Но пушки крутнули стволами, сопровождая цель, и остались безмолвными.

– Сбить его! Немедленно сбить! – выкрикнул всегда выдержанный Головко, и мы, человек шесть, находившиеся рядом с комфлотом, вздрогнули от неожиданной громкости его голоса. Командующий ВВС флота генерал А.Кузнецов уже через секунду держал телефонную трубку прямого провода и чётко, как на учении, командовал своему КП:

– Мессершмитт-110 над Полярным, высота двести, курсом на юго-восток. Поднять дежурные истребители! Догнать и уничтожить!

За разведчиком взмыла в воздух погоня из истребителей И-16, какими тогда располагал флот, но для перехвата ‘мессера’ их скорость оказалась маловата.

Головко прекратил слушание докладов. Вместе с членом военного совета А.Николаевым он отправился на позицию зенитной батареи.

– Вы почему не открывали огонь? Не видели фашиста?

– Никак нет, товарищ командующий, видели! – сказал командир батареи. Нарушитель был опознан, как только он вылетел из-за мыса Палагубского. А не стреляла батарея по приказанию. Нам же запрещено открывать огонь!

От такого объяснения командующий флотом на мгновение опешил.

– Построить личный состав, – распорядился Головко уже гораздо спокойнее.

– Товарищи! – обратился он к морякам, вытянувшимся в две шеренги. – Ваш командир поступил правильно, не открыв огня по нарушителю. Приказ есть приказ, а мы люди военные. Наша сила в дисциплине. Но гитлеровцы наглеют! И мы будем глупцами, помогая им и дальше хорошенько подготовиться к удару по Северному флоту! В связи с этим – старый приказ отменяется. Теперь я категорически требую немедленно открывать огонь по любому фашистскому самолёту, который находится над нашей советской территорией. Такой же приказ, можете считать, уже отдан по всему флоту” [105].

[Всем всё понятно? Тов. Головко получил из Москквы приказ – организовать вооружённыю провокацию, сбить дружественный германский самолёт. С одной стороны, приказ надо выполнять, а с другой – тов. Головко был достаточно умён, чтобы понять: в случае продолжения дружественных отношений между СССР и Германией его, как провокатора, расстреляют. Именно поэтому он отдал приказ открыть огонь только тогда, когда немецкий самолёт удалился на безопасное расстояние. А в Москву доложил: «Я старался, но немец ушёл».]

Конечно, в звании глупца немного лестного, но ведь своя рубашка ближе к телу – пока там ещё враги нападут, да и нападут ли вообще, а в застенок за нарушение приказа могут потащить завтра же. Лучше быть глупым, но живым, чем умным, но мёртвым, – против этого рассуждения, кажется, возразить нечего…

“374-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион во главе с капитаном Ф.С.Дёминым прикрывал важный железнодорожный узел Ковель. 22.06.1941 г. в 4.00 разведчики наблюдательных пунктов и бойцы на огневых позициях услышали шум моторов, а через несколько минут увидели 7 фашистских самолётов на высоте 900 – 1000 м южнее Ковеля. Вскоре они начали бомбить Любитовский и Вилитский аэродромы. Капитан Ф.С.Дёмин запросил по телефону у начальника гарнизона разрешение на открытие огня по фашистским бомбардировщикам, но получил приказ: ‘Огня не открывать. Считать это конфликтом. [Вероятно, начальник гарнизона хотел сказать – "провокацией", так как на дипломатическом языке "конфликтом" называется война, но то ли он не знал дипломатического языка, то ли слова его исказились на пути из Ковеля в Москву длиной в 37 лет, – неважно это. Важно, что он запретил открывать огонь. – Г.П.К-Э.]

Через три часа под Ковелем вновь появилась группа фашистских стервятников. Часть из них взяла курс на восток, а 7 самолетов отделились и начали штурмовать батареи. Тогда уже капитан Ф.С.Дёмин был вынужден взять всю ответственность на себя и приказал открыть огонь” [93, с. 73 – 74].

Если это был случай наиболее организованной встречи нашествия (а он именно в этом качестве приводится, как пример доблести), то можете рассудить сами, каковы были случаи неорганизованности. Они в историю не попали, так как не могут служить примерами доблести и положительно характеризовать монархию – так зачем же на них бумагу тратить?

“– Головкин говорит, что пограничники видели, как немцы измеряют глубину Буга, как дорогу к реке строят. А ведь это явная подготовка к войне?

– Все подобные наблюдения, сведения обобщались и докладывалось Центру. Да что там промеры Буга – пограничники знали, где какая пушка у немцев стоит! Документы эти теперь опубликованы. Вот, например, обобщённая справка от 23.05.1941 г., составленная на основании материалов Главного управления погранвойск. В ней говорится о лихорадочной подготовке фашистской Германии к войне против СССР. Только в апреле – мае на территории Восточной Пруссии и оккупированной Польши было сосредоточено до десяти армейских корпусов, около 70 пехотных, восьми моторизованных, десяти кавалерийских, пяти танковых дивизий, трёх авиационных соединений, 65 артиллерийских полков, инженерно-сапёрных и других специальных частей… Пограничники даже знали, что к границе из Германии прибывают железнодорожные служащие с предписаниями на должности начальников и дежурных станций в конкретных пунктах нашей страны. В майских донесениях сообщалось о прибытии на пограничные станции паровозов для широкой колеи…” [104]