Стратегия царевича Афрона
Г. П. Когитов-Эргосумов
Царь Додон, которому природа для исполнения обязанностей царя и председателя комитета общественного спасения выделила наиболее острый и проницательный ум, первым оценил всю справедливость слов Полкана, – и это является лучшим ответом на обвинения в неспособности и некомпетентности, выдвигавшиеся в адрес комитета. Царевич Афрон подверг стратегию Гвидона резкой, но глубоко обоснованной критике. Именно, он указал, что Гвидон угодил невпопад, в то время как советчик и угождать должен настоящим образом, а не как попало. Стратегия самого Афрона отличается не только не меньшей, но даже большей мудростью, чем стратегия Гвидона: Афрон основал теорию так называемой превентивной войны, гласящей, что лучший вид обороны есть наступление. Стратегия эта настолько спасительна, что принята к неукоснительному исполнению с самого основания третьей династии. Вот как формулирует свою стратегию сам Афрон:
Наше доблестное войско,
Полно пылкости, геройства,
Распустить пока совсем,
А за месяц перед тем,
Как напасть на нас соседям,
Мы навстречу им поедем,
Вступим в бой лицом к лицу,
Как прилично удальцу,
И, намяв бока соседу,
Будем праздновать победу.
Но может, вам опять покажется поспешным и безответственным делать заключения по столь важному вопросу на основании суждения каких-то художников, не занимающих даже официальных постов?
Что ж, на этот конец я припас мнения лиц вполне официальных и заслуживающих доверия:
“Говорить нам, что мы должны вести войну только оборонительную, когда над нами до сих пор занесен нож, когда, вопреки сотням наших предложений и при неслыханных уступках, на которые мы идём, – до сих пор ни одна из крупных держав с нами мира не заключила, – говорить это нам – значит повторять старые, давно потерявшие смысл фразы мелкобуржуазного пацифизма. Если бы мы перед такими постоянно активно-враждебными нам силами должны были дать зарок, как нам это предлагают, что мы никогда не приступим к известным действиям, которые в военно-стратегическом отношении могут оказаться наступательными, то мы были бы не только глупцами, но и преступниками. Вот к чему нас ведут эти пацифистские фразы и резолюции. Они приводят к тому, что Советскую власть, окружённую врагами, хотят связать по рукам и по ногам и отдать на растерзание мировым империалистическим хищникам” [Ленин В.И. Заключительное слово по докладу ВЦИК и СНК о внешней и внутренней политике на 8-м Всероссийском съезде Советов 23.12.1920 г. – 83, т. 42, с. 173].
Вот так, господа присяжные заседатели. С обычной философской гениальностью. “Приступим к известным действиям, которые в военно-стратегическом отношении могут оказаться наступательными”, – это и философично, и гениально одновременно. Нельзя сказать: “Нападём первыми”, – это будет только гениально, но не философично. Хотя… хотя зачем я ограничиваюсь цитатой из выступления на пленарном заседании съезда 23.12.1920 г., выступлении публичном, опубликованном немедленно в бюллетене съезда и специально рассчитанном на чтение посторонними лицами, – неофициальными, а пожалуй и праздными? Отчего не заглянуть в речь на закрытом заседании фракции РКП(б) на съезде, состоявшемся днём ранее – 22.12.1920 г.? Речь на фракции – вещь секретная, на публику не рассчитанная, и опубликована она впервые в цитируемом 5-м издании в 1963 году. В ней то же самое сказано несколько иными словами:
“Да и всякий товарищ знает, что если бы мы могли перейти в выгодный момент к наступательной войне, то мы от этого никогда не отказались бы. И нигде, никогда в этом отношении никакой оппозиции не было бы… И пока партия не запретит, мы всегда будем переходить в наступление” [Ленин В.И. Речь на фракции РКП(б) 8-го Всероссийского съезда Советов в связи с обсуждением доклада ВЦИК и СНК о внешней и внутренней политике 22.12.1920 г. – 83, т. 42, с. 164].
Глубоко верно замечено, что по этому вопросу никакой оппозиции никогда не было. Смешна даже сама постановка вопроса – вести или не вести захватнические войны? Конечно же, вести, вопрос только – во благовремении или не во благовремении? и с разрешения или без разрешения? тут ещё можно поразмыслить…
А вот проект Полевого устава 1939 г.:
“Если враг навяжет нам войну, РККА будет самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий.
Войну мы будем вести наступательно, перенеся её на территорию противника.
Боевые действия Красной Армии будут вестись на уничтожение, с целью полного разгрома противника и достижения решительной победы малой кровью” [1, т. 1, с. 441].
Конечно, можно возразить, что это не сам Полевой устав, а лишь проект такового, но по существу-то предложения этого проекта хорошие и правильные, и если они в настоящем уставе выражены другими словами, то суть их та же. Кроме того, выше мы на примере музыковеда Г.Поляновского убедились, что нередко в проектах и первоначальных текстах основная мысль выражена лучше и яснее, чем в позднейших и окончательных редакциях, которые зачастую только затуманивают существо предложений… А вот что пишет по вопросу о превентивной войне Жуков:
“В апреле 1941 г. для стрелковых войск был введён штат военного времени […] По штатам военного времени дивизии надлежало иметь около 14 500 человек […]
В середине марта 1941 г. С.К.Тимошенко [нарком обороны] и я [начальник Генерального штаба] просили разрешения И.В.Сталина призвать приписной состав запаса для стрелковых дивизий, чтобы иметь возможность срочно переподготовить его в духе современных требований. Сначала наша просьба была отклонена. Нам было сказано, что призыв приписного состава запаса в таких размерах может дать повод немцам спровоцировать войну. Однако в конце марта было решено призвать 600 000 человек солдат и сержантов и направить их в приграничные округа для доукомплектования с тем, чтобы довести численность стрелковых дивизий хотя бы до 8 000 человек.
Чтобы не возвращаться к этому вопросу, скажу, что несколькими днями позже было разрешено призвать 300 000 приписного состава для укомплектования специалистами укрепрайонов и других родов и видов вооружённых сил, артиллерии резерва главного командования, инженерных войск, войск связи, противовоздушной обороны и служб тыла военно-воздушных сил. Итого, накануне войны Красная Армия получила дополнительно около 800 000 человек. Сборы планировалось провести в мае – октябре 1941 г.
В итоге накануне войны в приграничных округах из общего немалого числа соединений – 170 дивизий и 2 бригад – 19 дивизий были укомплектованы до 5 – 6 тысяч человек, 7 кавалерийских дивизий – в среднем по 6 тысяч человек; 144 дивизии имели по 8 – 9 тысяч человек” [86, с. 210, 211].
Произведём теперь некоторые подсчёты. Во избежание получения какого-нибудь клеветнического результата мы теперь не будем ничего делить, а будем только складывать и умножать. Подсчитаем, сколько солдат надо призвать, чтоб доукомплектовать упомянутые 170 стрелковых дивизий до штата военного времени? Нетрудно сообразить, что выйдет 1 035 000 человек или около того. И это, подчеркну, не все войска, а только стрелковые дивизии, и не все стрелковые дивизии, а только дислоцированные в пяти западных приграничных округах. Таким образом, Тимошенко и Жуков предлагали в середине марта 1941 года, как раз за месяц перед тем, не более и не менее как всеобщую мобилизацию, и надо иметь изрядный запас наивности или даже наглости, чтоб объявлять: “Это-де не провокация, а только действие, могущее послужить поводом к провокации”. Так что царь Додон имел полное основание отозваться об этой стратегии:
Дело мастера боится,
Так не всякий умудрится.
Нет, видно, сложение и умножение не менее вредны, чем деление, и надобно всю арифметику запретить, чтоб клеветы не вышло, потому что даже замена благонамеренной алгебры колец на ещё более благонамеренную алгебру непрерывных абелевых групп не спасает положения: до тех пор, пока с объектами можно будет производить математические операции, клевета неизбежна.
Что же касается практического выполнения этих мудрых превентивных мер (афроновщины, по выражению Билибина), то оказалось, что
“…в войска Киевского особого военного округа пополнение начало прибывать лишь в середине мая 1941 г. К моменту нападения Германии часть соединений округа находилась лишь в начальной стадии формирования, обучения и технического оснащения. Генеральный штаб намеревался предоставить округам вооружение, необходимое для укомплектования войск, лишь к концу 1941 и началу 1942 г.” [1, т. 1, с. 475]
А это как, по-вашему: глупость или измена? По-моему, в практическом отношении афроновщина, рекомендующая делать всякое дело за месяц до того, как оно делается фактически, и гвидоновщина, рекомендующая делать его через месяц после того, совершенно неразличимы.
Воевода Полкан (до чего же всё-таки острый критический ум!) подмечает некоторые недостатки и этой методы:
Ну а как сосед наш дерзкий
По повадке богомерзкой
Нам не даст за месяц знать,
Что намерен воевать?
или, говоря словами не поэта Бельского, а генерала Жукова,
“внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развёрнутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всём объёме нами не был предусмотрен. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б.М.Шапошников и К.А.Мерецков [ни даже сам царь Додон, величайший из полководцев нашего столетия, добавим мы. – Прим.Г.П.К.-Э.] и руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов” [86, с. 272].
Вот извольте воевать с такими негодяями! Наносят удары где хотят и совсем не по правилам военной науки, вовсе не считаясь с тем, удобно нам их отражать или нет. К вопросу о том, давал ли сосед за месяц знать, что намерен воевать, мы ещё вернёмся ниже, а пока заметим, что употреблённое Жуковым выражение “не был предусмотрен во всём объёме” показывает в нём не только изрядный талант полководца и администратора, но и такой же талант дипломата, философа и знатока российского языка, так как выше я уже выписывал мнение официальной истории о той модели противника, на которой основывался план прикрытия границы. Добавить к этому можно разве что окончательный вывод: приграничные армии имели оборонительные задачи, но “даже и для целей обороны не было создано необходимой группировки сил” [1, т. 1, с. 475].
Так что вы уже сами, дорогие читатели, разбирайтесь, что было предусмотрено во всём объёме, что – не во всём, а что – совсем не предусмотрено, ни целиком, ни частично, и с чем мы тут имеем дело – с беспримерной в истории глупостью или беспримерной же в истории изменой…
Естественно, что сомнение в справедливости самых основ уже одобренной Додоном стратегии вызывает подозрение:
– Он с врагом не заодно ли?
Рассердил меня до боли!
– Он изменник! Для него
Царь не значит ничего!
Этот диалог весьма смешон, когда произносится со сцены, но практические последствия его могут оказаться весьма людоедскими, как об этом свидетельствует тот же Жуков. Вот какой разговор произошёл у него со Сталиным 29.07.1941 г.:
– Юго-Западный фронт необходимо целиком отвести за Днепр. За стыком Центрального и Юго-Западного фронтов сосредоточить резервы не менее 5 усиленных дивизий.
– А как же Киев? – спросил И.В.Сталин.
– Киев придётся оставить, – ответил я. – На Западном фронте нужно немедленно организовать контрудар с целью ликвидации ельнинского выступа. Этот плацдарм противник может использовать для удара на Москву.
– Какие там ещё контрудары, что за чепуха? – вспылил И.В.Сталин и вдруг на высоких тонах бросил: – Как вы могли додуматься сдать врагу Киев? [Примечательно, что слова насчёт высоких тонов появились только в последующих изданиях мемуаров, а в первом они отсутствовали – прим.Г.П.К.-Э.]
Я не мог удержаться и ответил:
– Если вы считаете, что начальник Генерального штаба способен только чепуху молоть, тогда ему здесь делать нечего. Я прошу освободить меня от обязанностей начальника Генерального штаба и послать на фронт. Там я, видимо, принесу больше пользы родине.
– Вы не горячитесь, – сказал И.В.Сталин, – А впрочем, если так ставите вопрос, мы без вас можем обойтись” [86, с. 311; 81, т. 2, с. 109].
Критиковать распоряжения начальства можно, но только нужно при этом стремиться не показать, что ты умнее начальства, а оттенить мудрость критикуемых распоряжений и подчеркнуть, что в существе они решают вопрос и добавить к ним нечего. Такая критика, – не злопыхательская, а доброжелательная, – способствует созданию творческой обстановки и не только не почитается изменой, но даже награждается орденами. Если же критик явно преследует цель всех сбить, спутать, смешать, то ему надо заявить, что комитет общественного спасения не дискуссионный клуб и что покуда абсолютная монархия ещё не развилась до отождествления с абсолютной демократией. Людям, пытающимся превратить критику в инструмент разоблачения начальства, мы должны давать твёрдый отпор:
“Критика должна иметь последствия: аресты, судебные процессы, суровые приговоры, физические и моральные расстрелы… В советской печати критика – не зубоскальство, не злорадное обывательское хихиканье, а тяжёлая шершавая рука класса, которая, опускаясь на спину врага, дробит хребет и крошит лопатки…” [95]