Часть 2. Дальнейшие победы

Г. П. Когитов-Эргосумов

“Посторонитесь, господа, это непобедимые глуповцы идут!”

М.Е.Салтыков “Глуповское распутство”

Действие 1. 1939 год

Интермедия

Иван Иванович: Иван Никифорович, вы слышали! Советский Союз заключил с Германией договор о ненападении!

Иван Никифорович: Слава богу! А то как вы вбежали так быстро, так я подумал, что какой-нибудь новый Халхин-Гол…

Картина 1.

Красная Армия вступает в освобождённый ею старинный русский город Львов.

Солдат (удивлённо): Гляди, даже хлеб в магазинах просто так продают… (митинг)

Комиссар Фёдор Степанович Колотов: Товарищи! Осуществилась вековая мечта украинского народа об объединении всех украинских земель в одно целое! Теперь народы Западной Украины и Западной Белоруссии вместе со всеми другими народами Советского Союза пойдут по пути социализма!

Интермедия

Два гитлеровских чиновника беседуют.

1-й: Мне даже удивительно, как фюрер удачлив в своей политике. Сначала заключает пакт о ненападении с Польшей – давайте, мол, нападём на Россию и поделим её; потом заключает такой же договор с Россией – давайте, мол, нападём на Польшу и поделим её, – потом действительно делит Польшу, и вот собирается напасть на Россию.

2-й: А я так ничего удивительного не вижу. Наш фюрер гениален – это первое. Противники его глупы и ничтожны – это второе. Чем решительнее он делает ставку на человеческую глупость – в данном случае на горячку всё новых и новых захватов – тем больше выигрывает. Это третье. Всё закономерно.

Картина 2.

В парке скамейка, на ней сидят Александр Иванович Сергиенко и Мария Вадимовна Рощина, образуя классическую “парочку”.

Мария: Послушай, Саша, а кто твои родители?

Саша: Ты что? Из комсомола меня уже выгнали, на собрании ты была – всё, стало быть, знаешь.

Маша: Нет, я не о том, на собраниях ведь никто не говорит правды, а я хочу знать, как было на самом деле.

Саша: Ты что, утешать, что ли, взялась? Зачем тебе? Ну, отрёкся я от родителей-вредителей, – неужто вам мало?

Маша: Саш, ведь ты раньше со мной так ласков был… Почему ты теперь мне не веришь? Я ведь так тебя люблю…

Саша: Любишь и голосуешь за прекращение моего существования… Разумеется, для моей же пользы…

Маша: А что я могла сделать?

Саша: Ты? Образцовая комсомолка? Встать и сказать: “Я не нахожу слов чтобы выразить… всю гнусность поступков комсомольца Сергиенко!”

(расходятся в разные стороны)

Интермедия

Штаб авиации Западного особого военного округа в Минске. Командующий авиацией округа и начальник аэродромной службы.

Командующий: …Немедленно начинайте строительство и реконструкцию всех намеченных полевых аэродромов в новых районах базирования.

Начальник: Но позвольте, ведь это значит – сосредоточить всю авиацию на нескольких базовых аэродромах и рисковать её гибелью в случае внезапного удара врага.

Командующий: Послушайте, не разводите панику. У нас с Германией договор о ненападении – неужели вы думаете, что она его нарушит? А?… И потом, скажу вам по секрету, это личный приказ Сталина.

Начальник: Ну, а что же мы будем делать в случае внезапного нападения, как на Польшу?

Командующий (официальным голосом): Товарищ комбриг, исполняете приказание!

Начальник: Есть!

Командующий (один): Да! Что будем делать! Там видно будет… Авось и проживём… Может, и не нападёт Германия – у нас ведь всё-таки пакт… А вот приказа не выполнить – так уж точно головы не сносить…

Картина 3.

Строительство железной дороги, зеки за обедом.

Сергей Захарович: Нет, Фёдор Кузьмич, Эйзенштейн всё-таки выдающийся режиссёр. Вспомните сцену бунта на “Потёмкине”…

Фёдор Кузьмич: Заметьте, однако, что таких червей, как там, в мясе не бывает. Там они чуть ли не дождевые…

Сергей Захарович: Что же поделаешь, специфика кино… Не в микроскоп же их снимать…

Денис Петрович: А как вы думаете, кабы это мясо – да нам сейчас в суп? Слопали бы, небось, и следов бы не осталось…

Фёдор Кузьмич: Да, нам бы сейчас… И работа веселее бы пошла, а то пять дней работаешь – четыре дня ешь!

Сергей Захарович: Тише ты, вон гнида сидит…

Действие 2. 1941 год

Интермедия

Иван Никифорович: Иван Иванович, смотрите, вот заявление ТАСС: всякие, мол, кто распространяет слухи о возможной будто бы войне с Германией – паникёры и провокаторы…

Иван Иванович: Позвольте, а что за газета у вас?

Иван Никифорович: Да вот “Правда” за воскресенье, пятнадцатое июня… Что вы на меня так смотрите? Я никогда никаких слухов не распространял.

Картина 4.

Тот же штаб авиации в Минске. Слышны взрывы бомб, потом – “отбой воздушной тревоги”.

Командующий: Срочно свяжите меня со штабом бригады истребителей!.. Алло! Телефон не работает? Пошлите офицера связи на мотоцикле… (кладёт трубку) Не вывезла кривая! Все служили, надеясь, что воевать всё-таки не придётся, ответственности боялись больше вражеских армий… Трибунал страшнее нашествия, потому что ближе и осязательнее… Вот и дослужились… Только восьмой час утра, а немцы уже больше двухсот “юнкерсов” бросили на Минск – и ни одного нашего истребителя в небе… Дослужились… Проклятая жизнь!…

Офицер связи: Товарищ командующий, разрешите доложить! Истребительная авиабригада, которая должна была прикрывать Минск, подверглась удару авиации противника на своём базовом аэродроме. До 80 % техники погибло, остальные самолёты получили повреждения. Готовых к вылету – единицы. Разрушены передовые склады боеприпасов и горючего. Личный состав понёс потери, сейчас занимается маскировкой уцелевших машин.

Командующий: Так… Скажите теперь, что нам надо делать. Как вы думаете?

Офицер: Как – что делать? Разумеется, выполнять приказ; по плану мы должны поддерживать с воздуха наше контрнаступление…

Командующий: Приказ? С командующим округом связи нет – в штабе говорят, уехал куда-то в войска. С Москвой я связаться тоже не могу, с подчинёнными – тоже. Что делать?

Офицер: Не могу знать, товарищ командующий!… разрешите идти, товарищ командующий?

Командующий: Идите… (Офицер выходит. Командующий достаёт пистолет и стреляет в висок).

Интермедия

Военкомат. Мобилизация.

Почкин: Товарищ военком! Тут какая-то ошибка! Почему меня не призывают?! А что меня раскулачивали в тридцатом году, так то ж неправильно, перегиб был, – и, обратно, всё простили давно…

Военком: Не кричите, товарищ! Как ваша фамилия? Почкин? Так (роется в бумагах) А где вы работаете?

Почкин: На “Уралмаше”, шлифовщик.

Военком: Так что ж ты мне голову морочишь? иди работай, бронь на тебя! Не велено никого с “Уралмаша” брать, сам товарищ Сталин приказал. Иди. Кто там ещё?..

Картина 5.

Вокзал. Эшелон новобранцев отправляется на фронт. Дмитрий Кожевников прощается со своей женой Марией.

Дмитрий: Маша, очень тебя прошу – береги дитя. Если сын родится – назови его Валерой, а если дочь…

Мария: Милый мой, не надо… Зачем об этом… Ты ведь вернёшься скоро, война долго не продлится… (стоят молча, прижавшись друг к другу. Проходят бойцы, среди них – Сергиенко).

Григорий Митрофанов: Нет, Сашка, ты настоящий парень! А то все говорят – “элемент, элемент”, а как дошло до дела – так все вместе добровольцами на фронт. Вот тут ты себя показал… Ну что, мир?

Александр Сергиенко: Мир. (Раскланивается с Марией).

Дмитрий: А ты, что, с Сергиенко знакома?

Мария: Да, я встречалась с ним… раньше…

Пьяный железнодорожник: И-эх, говядинка ты моя серошинельная!..

Митрофанов: Ты, дед, чего? Смотри!

Железнодорожник: Да сидел я уж, милый, сидел! Тебя, сынок, ещё на свете не было, а я уже сидел! Да я ещё в ту войну таких как ты без счёта на фронт провожал! И-эх, говядинка!

(в вагоне)

Дмитрий: послушай, Саша, ты считаешь себя моим врагом? Из-за Марии?

Саша: И чего это ко мне сегодня все с откровениями пристают? Ну – враг, ну – друг, какая разница? Всё равно все там будем…

Григорий: Нет, разница есть. В бою мы должны быть уверены, что никто не выстрелит нам в спину…

Саша (вспыхивает): А пошли вы к матери отсюда!

Интермедия

Колонна пехоты движется к фронту. Крик “Воздух!”. Взрывы бомб.

Сергиенко: Народ, а где же Димка? (отбегает в сторону, ищет) Димка, ты чего? Раненый?… Ох ты чёрт, и крови нигде не видно, а совсем мёртвый…

Картина 6.

Изба на околице села. Подходит Сергиенко в “гражданской” одежде.

Сергиенко: Скажите, немцы в селе есть?

Молодая женщина: Да нету, вроде… А ты кто будешь?

Сергиенко: Красноармеец я. Из окружения выхожу. К своим, на восток мне надо.

Молодуха: Ну, и с богом.

Сергиенко: А поесть не дадите? Оголодал я… Или хоть хлеба краюху…

Молодуха: Да, корми вас, а потом и отвечай, как староста придёт… Ну, разве хлеба… Сейчас. (уходит в избу. Подъезжает немецкий патруль на мотоцикле – три человека).

Унтер-офицер: Эй, ты! Кто такой?

Сергиенко: Крестьянин я…

Унтер: Крестьянин? Аусвайс? Нет? А ну, сними шапку? (Сергиенко снимает шапку, становится виден новобранский “ноль-ноль”, ещё не успевший отрасти).

Унтер: Ты солдат, из окружения… (совещаются) Взять с собой? Куда его посадить? Да потом, один ведь конец им всем… Скажем, что хотел убежать… Эй, ты, иди в поле и не вздумай бежать (двое рядовых идут следом за Сергиенко).

Молодуха: А где же солдатик? Спрятаться успел ли? (автоматная очередь) О господи!

Унтер (возвращающимся солдатом): Ребята, у нас есть ещё минут сорок в запасе. Как вы, не прочь к ней (указывает на женщину) зайти в гости?

Немец (двусмысленно): За сорок минут, господин унтер-офицер, можно многое успеть! Хо-хо! (идут в дом. Хозяйка пытается увильнуть от них, они силой втаскивают её в дом)

Унтер: Фридрих, сторожи мотоцикл! (из дома доносится крик женщины; один немец выходит, часовому) Ну, теперь твоя очередь! (унтер и Фридрих выходят из избы).

Фридрих: Послушайте, а она на нас не пожалуется?

Унтер: Сопляк ты, а не вояка! На что жаловаться? на штык в живот? Нацеди мне бензина. (Идёт с банкой бензина к дому, плещет на стену и поджигает.) Ну, теперь полный порядок. Поехали.

Действие 3. 1944 год

Интермедия

Политинформация на заводе.

Иван Иванович: …Так что видите, товарищи, план-то надо перевыполнять. А то на словах вы все за разгром фашистов, а на деле, как до работы доходит, так вас и нет? Что же это? А? Каждый, кто плохо работает, отдаляет нашу победу: на словах он – против фашистов, а на деле – их пособник. Потому и отношение к нему будет, как к пособнику. Вот посмотрите, что пишут о трудящихся Минска: как только началась война, всё оборудование заводов было вывезено на восток, а что нельзя было вывезти – взорвали, чтобы не досталось немцам. Фашисты разрушили город воздушными налётами, а когда всё-таки захватили его, то начисто всё разграбили, всё, что могли, вывезли в Германию. Теперь, когда наша армия победоносным ударом выбила их из Белоруссии, немцы в бессильной злобе, уходя, взорвали все уцелевшие здания и заводы. Однако уже через неделю после того, как в истерзанный Минск вступила Красная Армия, все заводы снова начали выпускать продукцию для фронта, причём гораздо больше, чем до войны. И мы не отстанем от доблестных минчан!

Картина 7.

Движется батальон Т-34 – машин двадцать. Головная останавливается, из неё выпрыгивает майор Павел Корчагин, точно такой же, как у Островского, только на 20 лет моложе.

Корчагин: Стой! Привал сорок пять минут! Василий, доставай сухой паёк, жрать охота. (танкисты рассаживаются у машин и тоже принимаются за еду. Корчагин осматривает колонну) А 26-й где?

Филоненко: Товарищ майор, у Мурадова левый фрикцион полетел – помните, он ещё в самом начале на мине подорвался, тогда и повредил его – а теперь он и вовсе полетел. Заменить-то его некогда, десятый ведь день наступаем, запасные фрикционы в тылу, за двести километров.

Корчагин: Хороший ты парень, Степан, говорлив только очень. А пока ты тут речь держишь, твоя рота без тебя твою долю выпьет, (Филоненко уходит. Корчагин открывает полевую сумку). Так, куда нам путь держать… Майданек… Девять километров… К шести будем там, если немцев по дороге не встретим… Чёрт, что-то мне говорили про Майданек – не помню… (Достаёт фотографию) Сколько мы уже не виделись? С февраля сорок второго… в августе сорок третьего заскочить сумел в Белгород на полдня, пришёл – на месте нашего дома пожарище, соседей нет никого… Где теперь искать тебя, Наташка? В каком краю?.. А я – люблю тебя по-прежнему? Сколько женщин встречал я за время войны, и всегда было: ”Не эта, так другая, не этот, так другой, не всё ли равно?” На бегу, на лету… в грязи, тесноте… Чувства утрачивают свою чистоту, свою острую избирательность – так, словно выпил, закусил и ушёл, не пробуждают больше в человеке прекрасного… Чего в них сейчас больше – инстинктивного стремления утвердить, продолжить человеческую жизнь среди стольких смертей? или вполне расчётливого стремления взять в жизни всё, что можно, прямо сейчас, не дожидаясь, пока нас убьют?.. Мы воюем за светлое будущее? – Возможно. Но для нас его нет. Барбюс говорил, что для тех, кто был на войне, война никогда не кончается. Мы всё погибли здесь – пройдя через эти сотни смертей, в нас погибло всё лучшее, человечное, что в нас было… Проклятая война!.. Разве я могу теперь заглядывать Наташке в глаза с наивной надеждой на небывалое откровение – теперь, после всего, что я видел и сам делал и во фронтовых блиндажах, и в тыловых госпиталях… Что я видел в освобождённых городах? Теперь?… Эй, народ, по машинам!

Интермедия

Парк. Скамейка.

Валя Сергиенко: Отца нет, матери нет, от брата три года – никаких вестей… Совсем одна… Из чего состоит моя жизнь? Работа, работа… за станком – до одури, до голодного обморока… Для фронта, для победы, как выражается наш Иван Иванович… Чего мне ждать от этой победы?.. Две картофелины и полкружечки пшена на ужин… Иногда – кино… И ещё – косые взгляды: “М-да, происхождение у вас…” Всем тяжело, сколько одиноких у нас в цеху… Вот Маша Кожевникова – ей ещё и сына кормить надо… Но у неё хоть был муж, пусть он погиб, но был, есть что вспоминать, а у меня… Кому заметно моё горе, моё одиночество? Кому я нужна как человек, а не как винтик в цеху? (подходит Пётр Фёдорович Васько, Петька, призывник)

Петя: Позвольте возле вас присесть… Курите? Нет? У меня американские – вот, достал. Союзники, значит, заботятся, чтоб у Петра Васько курево было, потому как он на фронт идёт… А позвольте узнать, где ваш кавалер?

Валя: Нет у меня кавалера.

Петя: Как же так? Этак нельзя. Этак можно и совсем… того…

Валя: Чего вам нужно?

Петя: Ну зачем недотрогой притворяться?.. Хотите, я вашим кавалером буду?.. Ну?.. Хочешь??…

Валя (безнадёжно): Оставь меня в покое…

Петя: Да нет, идём, погуляем, а то здесь увидеть могут… ну, идём же…

Картина 8.

Батальон Корчагина опрокидывает небольшой заслон немцев. Горят две “тридцатьчетвёрки” и две “пантеры”.

Корчагин (перевязывая руку): Лихо мы на них налетели…

Василий: Больно?

Корчагин: Это? Пустяки. Вот только плечом треснулся, как снаряд попал.

Василий: Товарищ командир, смотрите, вон там, вышки какие-то… Что бы это?..

Корчагин (смотрит в бинокль): Дома какие-то длинные рядами… Ровно колхозные коровники… Поехали, посмотрим ближе… (танки Корчагина подходят к концлагерю)

Майор-начальник лагеря (указывает на сложенные в штабеля трупы): Это почему у вас?

Фельдфебель: Разрешите доложить, господин майор. Положенного по уставу количества дров, чтобы сжечь трупы, у нас нет.

Начальник лагеря: Так зарыть надо. Нечего заразу разводить. Возьмите бульдозер и действуйте. (Головной танк таранит ворота. Охрана лагеря частично перебита, частично взята в плен.)

Корчагин (читает надпись над воротами): “Труд освобождает человека”. М-да, весёлое место…

Василий: Товарищ майор, тут немецкого офицера поймали, в отхожей яме его заключённые изловили – прятаться думал. Говорят, это начальник ихний… Что с ним делать?

Корчагин: Спросите у него, какие силы в Люблине, и выдержат ли там мосты наши танки?

Василий: Есть! (Среди узников – Гриша Митрофанов).

Гриша: Павка, это ты?

Павел: Гриша, как ты здесь оказался? Я уж думал, что ты убит…

Гриша: Ранило в грудь навылет – вот и оказался… Послушай, Павка, а правда, что нам фельдфебель плёл, будто всех нас считают изменниками?.. Что же с нами будет?

Павка: Не знаю я. Приедет комиссия – будет разбираться… Моё дело – немцев бить…

Гриша (один): Эх, Павка… Ты ж в лагере не сидел – чего ж ты боишься? (Корчагин проходит по женской половине лагеря. Лица тысяч пленниц, измученных голодом, страхом и непосильной работой – все одинаковы, все лишены возраста и индивидуальности).

Василий: Товарищ майор, немец не хочет говорить.

Корчагин: Не хочет? Что значит – не хочет? Ты с ним как разговаривал?

Василий: Ну, известно как, по-человечески.

Корчагин: Раз по-человечески не хочет, придётся с ним как с фашистом поговорить…

Наташа (робко): Павлуша… Павлуша, ты не узнаёшь меня… (только голос говорит Корчагину, что перед ним его жена).

Корчагин: Наташа… Боже, что с тобой сделали…

Наташа: Ведь меня… Я…

Корчагин: Молчи… Ничего, молчи лучше… Сам вижу… Идём, хоть накормлю тебя… (почти несёт её к танку. Достаёт хлеб, консервы. Наташа борется с истерической дрожью, ест, стараясь не торопиться).

Василий: Товарищ майор, немец-то помер.

Корчагин: Как же это ты допустил?

Василий: Ну как – начал говорить с ним, а он и помер.

Корчагин: Ну, а сказал он хоть что-нибудь?

Василий: Ничего, собака, не сказал. Вы, говорит, все будете уничтожены. Фюрер, говорит, вас… Про какое-то абсолютное оружие кричал… Бред, в общем.

Корчагин: Да, нехорошо получилось. Ну что же, напишешь – при попытке, мол, к бегству…

Василий: Есть.

Корчагин: Наташенька, приляг, отдохни… (Укрывает её плащ-палаткой. Смотрит, как она то и дело вздрагивает в кошмарном сне) Василий Карпович, у нас там есть спирт?

Василий: Грамм сто.

Корчагин: Поди, насшибай мне ещё триста.

Василий: Не много ли, товарищ майор?

Корчагин: Заткнись. На время…

Действие 4. 1953 год

Интермедия

Политинформация на заводе.

Иван Никифорович: Ещё на шестом съезде РСДРП(б) в 1917 году наш товарищ Сталин сказал: “Надо отбросить отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь”. Наша русская наука всегда шла впереди хвалёной европейской науки. Наша наука не может не быть самой передовой в мире: она окружена заботой партии, правительства, всего народа, она вооружена самой лучшей в мире философией, развитой в трудах Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина, мы, марксисты и большевики, в месяц добьёмся того, над чем они, идеалисты, просидят год. Например, они пытались заразить наших учёных разными лжебуржуазными теориями вроде кибернетики, а мы в это время создали атомную бомбу. Они пытались отвлечь трудящихся от насущных задач классовой борьбы разговорами о каких-то законах наследственности, о генетике, а наши учёные под руководством академика Лысенко создали в это время пшеницу, в двадцать раз превосходящую по урожайности лучшие империалистические сорта…

Картина 9.

Народ расходится после кино.

Мальчишки: А как тот того – тра-та-та… А наш его – бах!… А они… А наши их…

Петя Васько среди группы девчат поёт:

С боем взяли город Брест,

город весь прошли…

Люда: Петенька, а правда, что ты Берлин брал?

Петя: Тоже, сомневается. Даже медаль есть – “За взятие Берлина”!

Люда: Ну, так ты придёшь к нам в гости в субботу?

Петя: Ладно, так и быть, приду.

Валя: Петя, постой!

Петя: Что вам угодно, мадам?

Валя: Петя, как ты можешь… Ты ведь обещал мне тогда… А теперь – совсем даже не смотришь на меня…

Петя: Подумаешь, эка важность… Ты что, картина? Ну, пусть я тебе что-то и обещал – так посмотри, сколько вас, таких, здесь ходит. Что же я, герой войны, не могу выбрать подругу себе по нраву?

Валя: Подлец ты, а не герой! (плачет)

Корчагин: Знаешь, Наташка, худо что-то мне. Осколок, что под Бреслау получил, беспокоит…

Наташа: Не бойся ничего. Ты же со мной. Ни за что тебя не отдам…

Корчагин: За тебя боюсь… Что, как со мной что случится? Как же ты будешь?

Наташа: Ничего, не надо об этом…

Интермедия

Григорий Митрофанов ведёт урок истории в 10-м классе.

Митрофанов: Советская Армия сокрушила фашизм. Наши солдаты разбили адскую тюрьму, в которую гитлеровцы посадили народы Европы. Если бы вы видели, с какой радостью узники концлагерей встречали своих освободителей…

Витя: Григорий Степанович, а откуда вы знаете о концлагерях?

Митрофанов: Я сам был в плену.

Витя: А почему вы сдались в плен, а не застрелились?

Митрофанов: Видишь ли, Витя, в жизни бывают разные ситуации…

Картина 10.

Картина 10. Красная площадь в Москве в ночь с 4-го на 5-е марта 1953 года. Налево Спасская башня, направо мавзолей Ленина. Всё проникнуто духом близкой и понятной народу власти. Людей почти нет.

Мальчик: Папа, а кто там живёт?

Отец: Там дедушка Сталин живёт.

Мальчик: Ой, как плохо он живёт, как в тюрьме… (отец только оглядывается)

Интермедия

Митрофанов заходит в класс. Ученики встают.

Митрофанов: Добрый день. Садитесь, пожалуйста, (никто не садится) Садитесь, пожалуйста. (никто не садится).

Витя (дрожащим от волнения голосом): Григорий Степанович, мы не хотим, чтобы нам преподавал изменник. Мы хотим, чтобы историю нам опять преподавала Екатерина Степановна Рощина… (Митрофанов, сгорбившись, уходит).

Картина 11.

В Донбассе. Совещание.

Начальник стройки Фёдор Степанович Колотов: Почему план не выполнен? Вы скажете – объективные причины, трудности со снабжением? Вздор всё! Работать надо! Вы знаете, международная обстановка какая?! (Стучит по столу, за неимением нагана, кулаком) Чтоб кровь из носу, а к 10-му шахту пустить!!

Интермедия

Иван Иванович: А вы знаете, Иван Никифорович, “он”-то умер!

Иван Никифорович (передразнивая): А вы знаете, Иван Иванович, что за распространение клеветнических фактов у нас полагается?

И.И.: Это не клевета. Я это читал в газетах и потому могу говорить свободно. Честное слово, Сталин умер.

И.Н.: Господи! Как же мы теперь без него-то?..

Картина 12.

1-е октября 1953 года. Площадь Тяньаньмэнь в Пекине. Демонстрация по случаю годовщины победы революции.

Демонстранты (поют хором):

Слава Великому

Нашему Кормчему,

При жизни победившему

Два империализма, и т.д.

(по авансцене в открытом автомобиле провозят бурую свинью, победительницу свинского конкурса на ВДНХ в Москве).