Нежизнеспособная первоначальная демократия порождает жизнеспособную окончательную монархию

Г. П. Когитов-Эргосумов

Все блага, которые проистекли для России вследствие мудрости управлявших и управляющих ею монархов, невозможно исчислить не только в кратком очерке, но даже и в пространнейшем трактате. Проходили столетия, сменяли одна другую общественно-экономические формации, вспыхивали и погасали новые и сверхновые звёзды – а Россия благоденствовала под сенью величия её монархов. В Западной Европе люди изобретали порох и утрачивали его секрет, принимались печатать книги и бросали это дело, открывали Америку и снова закрывали её – а Россия неизменно процветала благодаря твёрдости и гибкости её царей. Западную Европу потрясали революции и контрреволюции – а Россия наслаждалась тишиной и покоем, происходящим от предусмотрительности её государей, и только изредка, когда западноевропейский мужик совсем изнемогал под гнётом революций, великодушие русских царей приходило ему на помощь и наводило спасительный порядок. Русский мужик обязан своей монархии всем, всем без исключения – начиная от собственной жизни и кончая выражением лица; обязан до такой степени, что по справедливости может считаться продуктом российской монархии. Мужик помнит это и благодарит.

В самом деле, что представляла собой территория нынешней России до возникновения монархической власти? – да просто ничего собой не представляла! Не было ни величины, ни обилия, ни порядка, ни беспорядка – один асфальт. И так продолжалось бы дело и до сего дня, если бы однажды не пришли в это место варяги и не начали распоряжаться. (Справедливость этой легенды подтверждается тем, что в России всех мудрых и попечительных начальников и до сих пор зовут варягами). Трувор распорядился взломать асфальт отбойными молотками (и этот первый акт создания нового мира так глубоко запал в душу русского народа, что он никакому занятию не предаётся с такой охотой, как настиланию асфальта и последующему его взламыванию, а варягов так прямо и называет царями-демиургами, то есть царями-строителями нового мира), выкопать речные долины, балки и овраги, насыпать горы, холмы и водоразделы, провести реки и напустить воды в озёра и болота; Синеус распорядился засадить леса и степи деревьями, кустарниками и травами, водоёмы – водорослями, выпустить и расселить зверей, птиц и рыб; Рюрик распорядился построить города и сёла, населить их народом всякого звания, научить их добывать себе пищу и почитать начальников. Наконец он распорядился, чтобы землю эту днём освещало солнце, а ночью – месяц и чтоб звалась она Россией. После этого Рюрик, Синеус и Трувор сказали себе: “Ну, кажется, мы всё сделали, чтоб народ этот был благополучен? стало быть, можем и передохнуть”.

Но благополучию русского народа не суждено было наступить так просто и всё от того, что варяги в своей цивилизаторской и государственной деятельности допустили некоторый огрех. Во-первых, русский мужик, получив возможность благоденствовать, решительно не знал, как к этой возможности подступиться. Земледелец знал, как надо выращивать злаки, овощи и фрукты, но не знал, с какого конца за это знание приняться, и вследствие этого принимался сеять хлеб в конце июля, а собирать урожай в феврале. Кузнец умел делать разные нужные в хозяйстве вещи, но не знал, к чему это умение приложить, и потому либо принимался раздувать потухший горн, либо попадал молотком себе по пальцам. Купец понимал, что торговля должна приносить выгоды и продавцам, и покупателям, но никак не мог устроиться, чтоб не надуть своих клиентов подлейшим образом или самому не разориться в лоск. Пока не было предоставлено русскому мужику ни лесов, ни полей, ни вод, ни солнца, а один только асфальт, он жил хотя и неблагополучно, но в равновесии с самим собой, ибо сознавал, что так богу угодно. Теперь же, когда ему были предоставлены все возможности для процветания, исконное душевное равновесие нарушилось, а благополучия никак не прибавлялось. Именно в те годы и сложилась знаменитая формула “земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет”, выражающая разочарование русского мужика в демократии, неспособной обеспечить не то что благоденствие, но даже просто порядок.

Восстал род на род [6, т. 1, с. 18], партия на партию, фракция на фракцию:

“Между славянами господствовали постоянно различные мнения, ни в чём они не были согласны между собой, если одни в чём-нибудь согласятся, то другие тотчас нарушают их решение, потому что все питают друг к другу вражду и ни один не хочет повиноваться другому” [4, кн. 1, с. 102].

Меньшинство было недовольно тем, что оно не большинство; большинство было недовольно тем, что оно большинство (т.е. что оно не единство и что вообще существует меньшинство), – словом, общество находилось в состоянии хронической, перманентной революции, что, как отмечалось в предыдущей главе, составляет непременную черту всякой демократии.

Во-вторых, населив города и сёла и указав людям средства пропитания, варяги не оставили никаких указаний относительно того, как этим людям относиться друг к другу, кроме общего и довольно туманного предписания почитать начальников. Вследствие этого каждый русский человек, встречаясь со своим соседом, норовил заехать ему в ухо или натравить на него цепного медведя. Но система повального мордобития и всеобщей медвежьей травли, при всей своей демократичности, никак не могла составить основы для общественного строя. Долго думали русичи, как пособить такой беде, и решили наконец ограничить мордобитие законом, ввести его, так сказать, в рамки законности, и с этой целью постановили: “Аще убьёт муж мужа – 40 гривен виры” [4, кн. 1, с. 238]. Но закон отнюдь не оправдал возлагавшихся на него надежд. Во-первых, непонятно было, кому платить виру? убитому? его родственникам? законодателям? Во-вторых, непонятно, с какой стати платить, когда можно присланного за деньгами прогнать или убить? В-третьих, наконец, непонятно, как быть, если нет 40 гривен (а это около восьми килограммов серебра)? С этого времени рядом с законом пошла фигурировать неписанная, но всем очевидная “приписка”: “Закон что дышло – куда повернёшь, туда и вышло”, выражающая разочарование русского народа в конституционных установлениях.

В-третьих, народы, жившие по соседству с Русской землёй, стали с умилением засматриваться на её густые леса, широкие реки, непролазные болота, многочисленные города и сёла, – и начали раскидывать умом, как бы всё это прикарманить. Пока русская земля была покрыта первобытным асфальтом, то естественно, что соседи не обращали на неё внимания, так как понимали, что прежде чем коллективизировать или иным способом ограбить русского мужика, его надо сначала хотя бы одеть. Теперь же они “стали с победами приходить на Русскую землю” и изъявляли столь очевидное намерение поделить её окончательно, что даже беспечный русский человек (он уж и тогда славился своей беспечностью) – и тот забеспокоился. Пока хазары требовали от северян по беличьей шкурке от дыма [4, кн. 1, с. 12; 6, т. 1, с. 18], он не беспокоился, рассуждая: “Много ли хазарам нужно? Северяне вон какие дуболомы здоровые – концом копья вскормлены, что им добыть в год одну белку? Да к тому же на один дым. то есть самостоятельное хозяйство, чаще два, а то и три работника приходится – это ли тяжесть?” Пока Западная Двина текла под криком литовским (”Слово о полку Игореве”), он не чесался, думая: “Чёрт ли мне в Западной Двине и в удобстве рижской гавани, коль скоро мне за границу ездить не предоставлено?”

Но когда печенеги осадили Киев вплотную и не на шутку решили отнять у русского народа всё, что дали ему благодетели-варяги, тот забеспокоился. Собрались русичи “отмстить неразумным хазарам” и с этой целью “их сёла и нивы за буйный набег подвергнуть мечам и пожарам”, но придя в хазарскую землю, они не нашли там ни сёл, ни нив, а только большие и сильно укреплённые города, жители которых питались тем, что им удалось награбить с проезжих (сомнительно, конечно, чтоб такая удивительная экономическая система могла существовать хоть краткое время, но так представляет это дело академик Б.А.Рыбаков, называя Хазарский каганат “хищническим” и “паразитическим” государством [5, с. 376], а я всякому академику верю, будь то даже Т.Д.Лысенко). Пришлось русичам возвращаться не солоно хлебавши. Выдумали русичи урезонить печенегов путём мирных переговоров и с этой целью отправили к ним посольство. Когда послы приблизились к шатру печенежского князя (а он стоял в точности на том месте, где сейчас здание ректората Киевского университета по ул.Владимирской, 64), князь смотрел, как его воины поили из Лыбеди коней [4, кн. 1, с. 162; 6, т. 1, с. 48]. Послы сказали ему: “Зачем ты привёл своих воинов к Киеву? разве ты не знаешь, что все спорные вопросы между народами надлежит решать путём переговоров?” Князь улыбнулся и отвечал: “Глупые вы, господа, хоть и послы. Рассуждаете о мирном сосуществовании государств с различным социальным строем (ибо мы, печенеги, живём при абсолютной монархии, а вы, русичи, – при конституционной демократии), а того не знаете, что сила существует единственно для того, чтобы бить?” И одарив послов подарками, велел им возвращаться в Киев.

Опечалились русичи ещё больше: “И отчего нам такое невезение? Воевать пытались – никто нас не боится, с миром приходили – никто нас не слушается?” И стали они вникать в смысл завещанного им варягами правила: “Почитайте начальников”. Тут русичей и осенило – все их неудачи происходят от того, что нет у них начальников. У хазар есть каганы, у литовцев – кунигасы, даже ныне дикий тунгус и сын степей калмык – и тот знает, что у него есть вождь, за которым ему нечего бояться. Нужны начальники, нельзя без начальников! Но где их взять? По пагубной демократической привычке, стали русичи выбирать себе князя и выбрали человека по имени Кий, который был перевозчиком на Днепре [4, кн. 1, с. 94; 6, т. 1, с. 13], как раз на том месте, где сейчас речной вокзал. Был этот Кий славен среди русичей не только своим умением построить всякую лодку и знанием капризных днепровских течений и отмелей, но и честностью и большим умом, так что многие, идя к нему за советом, говорили: “Пойду на перевоз на Киев”, отчего и самое место стало называться Киев. И такова была простота нравов того времени, что человек по прозвищу Кий (то есть палка, дубина, батог) слыл мудрым и проницательным, несмотря на поговорку “глуп как дерево (дубина)”. И в условиях демократии такой человек становится начальником! О, подлинно разумны демократические порядки!.. Но, может быть, прозвище своё он получил не за свои умственные качества, а за методы своей политики (основанные – если это так – на регулярном и постоянном применении дубинки). В этом случае смысл прозвища становится не насмешливым и оскорбительным, а почётным и внушающим патриотическую гордость, – ведь это почти что “грозный”, а заслужить прозвище “грозный” есть основная цель всякого абсолютного монарха и даже вообще сколько-нибудь сознательного бандита. Так что с точки зрения демократических порядков избрание перевозчика князем было делом самым естественным. Кий перво-наперво решил съездить с визитом в Константинополь [6, т. 1, с. 13] к византийскому императору: укрепить международный авторитет Руси, заключить союз против печенегов и, наконец, научиться княжествовать. Император, заслышав о приезде князя Руси, принял его в Софийском соборе, но как только услышал, что Кий был избран народом и до того был паромщиком, затопал ногами и закричал: “Что? мужик? вон отсюда, холоп! “ – и велел своей страже выпроводить русичей до самого берега Дуная. Так возникла на Руси поговорка “из грязи да в князи”, выражающая ироническое отношение русского народа к идее избрания князей, в особенности из простонародья.

Все три названных неустройства – неустойчивость экономики, неопределённость общественного строя и постоянная угроза от внешних врагов – были следствием конституционных и демократических иллюзий Рюрика, Синеуса и Трувора, – иллюзий, едва не погубивших Россию в конец. Они не учли, что русский мужик глуп и что если за ним не присматривать, то он орудия труда изломает, скотину переморит, землю перепортит и сам в результате перемрёт. Они не учли, что в деле внутреннего устройства и обороны от врагов самое плохое начальство гораздо лучше самого лучшего закона. Они не учли, что… Словом, был-таки огрех с их стороны. Понимая, что, с одной стороны, варяги виноваты в том, что начали дело и не довели его до конца, с другой стороны, что князь, избираемый из мужичья, не может быть авторитетным, русичи послали к варягам посольство с категорическим требованием немедленно прийти и вступить во владение ими на правах монархов, чтобы тем самым завершить фундацию государства Российского. Рюрик (Синеус и Трувор к тому времени уж умерли) долго отказывался, говоря, что оказывать благодеяния тихой сапой – это одно, а быть государем божьей милостью – совсем другое, но всё же согласился, чтоб “не дать Руси погибнуть от лихих наёмников”. С тех пор и величина Русской земли, и её обилие, и порядок, в ней господствующий, возрастали постепенно и непрерывно и продолжают возрастать и до сего дня. После этого в русской истории сменились периоды переходный от демократии к абсолютной монархии, период победы абсолютной монархии в основном и наступил период полной и окончательной победы абсолютной монархии, или период развитой абсолютной монархии, в которым мы столь счастливы, что имеем право жить. Каждый из этих периодов имеет свои характерные особенности.