Начальная страница

Николай Жарких (Киев)

Персональный сайт

?

Обязательный рост производительности труда при монархии и отсутствие такового при демократии

Г. П. Когитов-Эргосумов

Но преимущество в освоении новых земель является только наиболее броским, но не единственным и даже, пожалуй, не главным экономическим преимуществом абсолютной монархии. В конце концов, наличие или отсутствие малоосвоенных земель – дело исторического наследия и военных удач; но преимущества монархии проявляются и в экономике самих коренных районов империи. Прежде всего монарх, являясь верховным владельцем жизни обывателей, может каждому из них указать его место и роль в процессе общественного производства в соответствии с его склонностями и способностями; во-вторых, будучи олицетворением высшей справедливости и народного блага, он бдительно следит за тем, чтобы одни обыватели не смели эксплуатировать других и таким образом наживаться за их счёт; в-третьих, при абсолютной монархии в принципе невозможна безработица, этот бич всех конституционных обществ. (Заметим мимоходом, что здесь мы от анализа экономических преимуществ монархии естественным образом перешли к анализу её социальных преимуществ, это и неизбежно, так как в условиях абсолютной монархии экономическая и социальная сущность обывателя слиты воедино, в противоположность демократии, где они разделены. Пагубность такого разделения очевидна хотя бы из того, что демократический обыватель, работая с 8 до 16 часов в государственном учреждении, тем не менее считает себя вправе с 16 до 22 часов бунтовать против того же самого учреждения. При абсолютной монархии такое трагикомическое двоегласие устраняется само собой).

Благотворные последствия всех названных выше свойств поистине неисчислимы. Если в условиях “демократии” человек, чтобы не умереть с голоду, вынужден браться за первую попавшуюся работу, и лишь с большими усилиями может найти себе дело по душе (а многие так и остаются там, куда их забросила судьба), то при абсолютной монархии каждый человек, благодаря заботам мудрого и проницательного начальства, сразу попадает на то место, где он может при данных условиях приносить наибольшую пользу. Не ясно ли, что при этом человек, который стремится переменить место работы, должен рассматриваться как своего рода дезертир, который не желает приносить отечеству наибольшую пользу? Не удивительно ли, что на таких людей смотрят косо, а иногда даже убивают? Не очевидно ли, что начальство, не одобряя подобных людей и всячески препятствуя их странствиям, действует тем самым для блага народа? Говорят: такое-де ограничение права человека самому выбирать себе работу является внеэкономическим принуждением. Но прежде чем предоставить обывателю свободу хотя бы в выборе места службы, надо быть уверенным, что он сумеет разумно распорядиться этой свободой, не будет злоупотреблять ею во вред себе и начальству. Но мужик монархический ещё настолько глуп и неразвит, что свобода ему совершенно ни к чему: право, он не будет знать, что с ней делать.

Поскольку вследствие таких свойств каждый человек трудится с наибольшей отдачей, эффективностью и качеством, то ясно, что производительность труда его является максимально возможной при данном материально-техническом уровне производства, а монархия является прогрессивнейшей из общественных форм.

Рассуждая о прогрессивности тех или иных вещей, мы должны ежеминутно помнить: суждение о прогрессивных вещах может быть правильно в том и только в том случае, если оно само прогрессивно; и суждение о реакционных вещах может быть правильно в том и только в том случае, если оно само реакционно. Например, критерий прогрессивности общественного строя сам должен быть прогрессивным, а критерий реакционности – реакционным. Короче же говоря, всё прогрессивное действительно и всё действительное прогрессивно, и только монархисты имеют право называть прогрессивным то, что им нравится, и не смейте в этом сомневаться!..

Так вот, философы давно уже установили, что наибольшими возможностями для развития обладает такой социальный строй, который обеспечивает наивысшую производительность труда. Очевидно, что этот социальный строй – именно абсолютная монархия (заметим попутно, что тем самым абсолютная монархия является нам не только как форма правления, то есть способ организации власти, но и как общественный строй, то есть способ организации производственных и прочих общественных отношений; этого-то и не хотят видеть легкомысленные революционеры, которые думают, что демократию можно ввести на всяком месте и во всякое время – достаточно, мол, произвести революцию, а там демократия возникнет сама собой… Того не хотят понимать эти люди, что никакая революция не переворачивает всех общественных отношений и что сплошь и рядом те корни, что остаются при перевороте, пускают побеги, вырастающие в абсолютную монархию со всеми её преимуществами перед демократией).

Люди, злонамеренно не желающие видеть очевидных преимуществ абсолютной монархии, с целью распространения своих пагубных “идей” в особенности любят апеллировать к числам и, сравнивая различные количественные показатели монархий и демократий, делают выводу в пользу последних. Я сейчас не имею возможности подробно останавливаться на доказательстве теоретической несостоятельности и фактической ошибочности такого, с позволения сказать, “метода”, но замечу, что даже приводимые демократическими социометристами числа говорят в пользу абсолютной монархии. Например, они сравнивают урожайность зерновых и говорят, что по официальным данным соответствующих стран в сопоставимых климатических условиях она составляет при монархии 15 ц/га, а при демократии – 45 ц/га и заключают отсюда, что эффективность сельского хозяйства и производительность труда в нём при монархии неизмеримо ниже. “Где же, – спрашивают они, – пресловутая высочайшая производительность труда при абсолютной монархии? “

Ответ на этот вопрос, кажущийся демократам неотразимым, дан несколькими страницами выше: монархия прогрессивнее демократии, так как обеспечивает большие возможности для развития производительных сил. Из приведённых чисел ясно, что монархическая урожайность имеет реальную возможность вырасти в три раза, а имеет ли такую возможность урожайность демократическая? 135 ц/га – такого даже величайший агроном и селекционер нашего столетия Трофим Денисович Лысенко не решался обещать! Ясно, что демократическая урожайность если и будет возрастать, то мизерными темпами, а монархическая может возрастать семимильными шагами. Кроме того, понятие “производительность труда” социометристы толкуют чрезвычайно узко, в соответствии со своей демократической системой ценностей. По их мнению, если, например, приставлен человек завинчивать гайки, то производительность труда его однозначно может быть выражена количеством завинченных за смену гаек – как будто ничего выше гайки на свете нет. Монархическое представление о производительности труда намного шире. Вот, например, Максим Горький (который в области литературы произвёл такой же точно переворот, как Т.Д.Лысенко – в области агротехники), писал, обращаясь к иностранным рабочим в России:

“Вам кажется, что наш рабочий к тому же недостаточно дисциплинирован и не так хорошо работает, как бы следовало и как умеете работать вы. Это весьма близко к неприятной правде, но и это, как всё на свете, имеет своё объяснение, ибо, работая у станка, наш рабочий думает не только о том, как лучше сделать вещь, но и о том, как скорее достичь решительных успехов в деле строения социалистического, бесклассового общества” [3, т.26, с.99].

Следовательно, человек, завинчивающий за смену 500 гаек и при этом злоумышляющий против начальства, имеет, с монархической точки зрения, гораздо меньшую производительность труда, чем человек, завинчивающий за смену 200 гаек, но желающий начальству добра. Если на демократических предприятиях производятся только конечные, материальные ценности, то на монархических наряду с ними производится главная, нематериальная и потому непреходящая ценность – монархический человек. Поэтому, когда мы видим, что “землю пашут, стараясь выводить сохами вензеля, изображающие начальные буквы имён тех исторических деятелей, которые наиболее прославились неуклонностию” (М.Е.Салтыков “История одного города”), или же квадратно-гнездовым способом, – то мы понимаем, что целью такой деятельности является не снижение урожайности, а воспитание нового человека.

Но если и в условиях демократии мужик имеет возможность трудиться (хоть и не с полной отдачей), то избежать эксплуатации он уже в принципе не может – это возможно только при абсолютной монархии. Монархи далеко не так глупы, как изображают их самые глупые из демократов, и отлично понимают, что если предоставить подданному Ивану эксплуатировать подданного Петра, то это приведёт, во-первых, к тому, что Пётр не сможет все свои силы отдавать на благо народа; во-вторых, к тому, что в руках Ивана окажется часть тех добр, которые по праву верховной собственности должны принадлежать народу, то есть монарху. Следовательно, абсолютная монархия не только не есть строй, неизбежно-де порождающий эксплуатацию обывателя обывателем, но есть строй, в принципе таковую эксплуатацию исключающий, – в противоположность тому, что полагают о нём сторонники конституций и демократий. Если государь увидит, что Иван или Иваны неправедным образом обогатились за чужой счёт, он призовёт их пред своё лицо и потребует, чтоб они не только сполна вернули всё награбленное, но и впредь не смели бы присваивать коронное имущество. Естественно, что изобличённые таким образом эксплуататоры отдадут незаконно присвоенное ими в общенародную казну, а сами пойдут честно трудиться. Таким образом, даже если где и заведутся эксплуататоры, то при абсолютной монархии результаты их эксплуататорских усилий всё равно пойдут на увеличение народного благосостояния. Следует ли говорить, что даже при конституционной монархии ничто подобное невозможно? Ведь конституционный монарх не может обличать эксплуататоров только на основе своего внутреннего убеждения в пагубности эксплуатации, но должен сообразовываться со статьями конституции, которая, будучи составлена оными коварными эксплуататорами, хотя и не говорит прямо, что эксплуатация есть благо, но и не признаёт её преступлением, а говорит как-то надвое, что-нибудь вроде “хотя нельзя не признать, что без эксплуатации было бы лучше, но мужик конституционный настолько ещё глуп, что не эксплуатировать его нет никакой возможности…” – и таким образом зло остаётся безнаказанным.

Невозможность и несуществование безработицы при абсолютной монархии составляет одну из самых привлекательных черт её социально-экономического уклада и вместе с тем – важный вклад в общечеловеческую копилку прогрессивных социальных установлений. Существенно отметить, что невозможность эта выражена до такой степени ярко, что при переходе некоторой территории, на которой вследствие конституционных бесчинств безработица была очень высока, под управление абсолютной монархии это тяжёлое социальное наследие ликвидируется в исторически короткий срок – от нескольких часов до нескольких десятилетий. Основным средством для этого является провозглашение права на труд и на вознаграждение, состоящего в том, что всякий обыватель имеет право трудиться на благо монарха и не имеет права не трудиться на его благо или трудиться ему в ущерб, на себя или на эксплуататора. Монарх же имеет право вознаграждать за этот труд деньгами или непосредственно продуктами, необходимыми обывателю для удовлетворения его обывательских потребностей в том размере, в котором он найдёт это нужным и целесообразным, исходя из идеала блага народа и конкретных условий экономической и политической обстановки.

Поэтому если заработная плата обывателей понижается ниже уровня нищеты, который, к слову сказать, необычайно низок в абсолютных монархиях по трём причинам: во-первых, из-за дешевизны всех продуктов, необходимых для воспроизводства жизни; во-вторых, из-за неприхотливости обывателей; в-третьих, из-за дешевизны самой обывательской жизни, – так вот, даже при таком снижении платы обывателей тем не менее не увольняют и не выгоняют на улицу, а продолжают считать полностью занятыми. Такая система безусловно прогрессивна, так как обыватель приобретает уверенность в завтрашнем дне: в труде ведь главное не продукция и уж конечно не вознаграждение, а наслаждение чувствовать себя человеческим компонентом, то есть деталькой какой-то большой и сложной машины, созданной и работающей неизвестно как и для чего…

Система непосредственного вознаграждения за труд, минуя деньги, ещё прогрессивнее и таит в себе, как мне кажется, неограниченные возможности, не вполне реализуемые в наше время. В самом деле, ведь если при абсолютной монархии каждый человек трудится на том именно месте, которое ему наиболее приличествует, то ясно, что за свой труд он должен получать то совершенно точно определяемое количество продуктов, которое соответствует его вкладу в общее дело. При чём, спрашивается, тут деньги? Если мужику выдать настоящие деньги и предоставить самому ими бесконтрольно распоряжаться, то он их немедленно пропьёт и потом будет сидеть без хлеба. Сможет ли он после этого трудиться с максимальной отдачей? нет, ибо этому помешают запой, похмелье и голод. А если вместо денег прямо выдавать мужику то количество хлеба, которое ему нужно на один день, то никаких помех для максимальной отдачи уже не будет.

Абсолютные монархии не случайно с подозрением относятся к деньгам, которые являются концентрированным выражением законов, хотя бы и экономических. Возможность превратить рубль в гривенник или гривенник в рубль всегда представляется им олицетворением власти над тёмными силами природы, не направляемыми разумом монарха. Поэтому переход к системе непосредственного распределения продуктов означает не только новую экономическую политику, но и начальную фазу отмирания экономики как таковой, перерастания её в новую, более общую систему, для которой ещё не придумано настоящего термина, но смысл которой можно резюмировать выражением “хоть шаром покати”.

Таким образом, важнейшей чертой, характеризующей социальную структуру абсолютной монархии, является её бесклассовость, безбуржуазность. Так называемые социалисты-утописты сотни лет мечтали о таком общественном устройстве. Эти мечты были выражением самых коренных социальных идеалов народа. То, что утописты не видели, что именно абсолютная монархия является воплощением их мечтаний, отчасти следует отнести к недостаткам бывших прежде абсолютных монархий, отчасти же к какому-то печальному недоразумению, в силу которого всякий социалист непременно старался быть или притвориться сторонником демократии и борцом против абсолютизма. В результате этого длительного недоразумения сложилось чудовищное по своей нелепости учение, якобы социализм, то есть бесклассовое общество, несовместим с абсолютизмом, то есть неограниченным правом монарха приносить пользу народу. Но это очевидно неверно, так как цели, идеалы и политика социализма и абсолютизма до такой степени близки, что решительно невозможно различить, где кончается принцип социалистический и начинается принцип монархический.