Крестильный день

Иван Жарких

Севастопольская поэма

25 декабря 1941 года.

(Вместо эпиграфа)

Я был пехотным командиром…

Когда училище кончал,

Паук коричнеый над миром

Свои тенёта расстилал.

Товарищи вступали в рубку,

А мы с рассвета до темна

Искусства ратного науку

Всё штурмовали, и спина

От пота просыхала редко,

Соль с гимнастёрок соскребать

Нам было некогда. Но крепко

Умели в памяти держать

Расчёты дальних траекторий

Для пулемётного огня.

Прошло пять месяцев – и вскоре

Пред строем вызвали меня.

Сам генерал седоволосый

Вручил сургучный мне пакет,

А наш комбат – майор Курносов –

И кубики, и пистолет.

Пакет мой действовал отменно

На комендантов всех чинов,

На патрулей обыкновенных

И даже на кондукторов.

За сутки – из Телави в Поти,

Оттуда – переход ночной

На утлой яхте в Севастополь,

А тут маршрут кончался мой.

Тут в срок назначенный с пакетом

В армейский штаб явился я.

Начальник, заглянув в анкету,

Заметил, весело шутя,

Что день рожденья с днём Крещенья

Счастливо случай совместил,

И мне двойное поздравленье

В рукопожатие вложил.

А через час попутный газик

Меня достави в штаб другой,

Откуда было – видно сразу –

До рубежа подать рукой.

Повсюду свежие воронки,

Разрывов недалёких треск,

Сковавший лужи лёд неломкий,

Снежинок редких тусклый блеск.

Мне было холодно от стужи

И жути меркнущего дня,

Двоились в каждой мёрзлой луже

Кривые тени от меня.

Раскланивась с каждой миной,

Оторопелый целя глаз

В сумятицу огнистых линий,

В пунктиры пулемётных трасс,

Я прибыл на передовую –

В свой первый пулемётный взвод –

В круговоротицу ночную

Бесчисленных ракет и звёзд.

Я не считал, не сразу понял,

Что в небе этого добра

Никто не будет экономить

По крайней мере до утра.

Нельзя сказать, чтоб по уставу,

Но и отнюдь не вопреки,

В окопах, обжитых на славу,

Дозор несли фронтовики

Без суеты, без суесловья,

Дымя цигарками в рукав,

К рассвету фрицу на здоровье

Мороз-трескун пообещав.

Работала передовая,

Готовясь к ночи трудовой.

Вновь пуля вжикнула шальная

Над ошалелой головой.

А севастопольское небо

Сверкало вспышками ракет.

Мне в каждой вспышке мнился ребус

Иль подозрительный секрет.

Боец Семён Широколобов,

Мой ординарец и связной,

Утешил: «Немец свети, чтобы

Страх не дежурил за спиной.

Мол, я не сплю, служу исправно,

И за тобой, Иван, слежу,

Что если что, я в штаб свой главный

Всё по команде доложу».

Наутро мне Семён подробно

Всю незадачу объяснил!

«Зовём мы эту гору Бобом,

На днях тут фриц нас потеснил.

Не то, чтоб пост оставил кто-то

Иль отошёл на два шага –

Фриц троекратным артналётом

Раздел вершину донага,

Сравнял окопы и траншеи,

Теперь в них нет души живой,

И сам вершины взять не смеет,

И не пускает нас тудой.»

А нам приказ: вернуть вершину –

Пупок Мекензиевых Гор.

И лейтенанты, и старшины

Уж третью ночь не спят с тех пор.

Ведём подкоп к «ничейной зоне»,

Но фриц работать не даёт,

Он сам, как мы, сидит на склоне,

Чуть что – за миной мину шлёт.

На штыковую – не заманишь,

Одно орёт: «Сдавайся, рус!»

А наши – к чёртовой мамане,

И добавляют: «Фриц, сдаюсь!

Иди-ка! На-ка! Погляди-ка!»

Фриц, знай, гранатами в ответ.

Да Боб наш – шишка невелика,

А ходу, хоть убейся, нет.

Чуть высунь каску из окопа,

Фриц тут же мину тебе: хлоп!

Не дремлет, гад, у перископа,

Всё видит в свой проклятый «скоп».

Мы обошли с Семёном норы –

Укрытия для трёх ОТ

«Максимов» двух и «Дегтярёва»:

Порядок полный был везде.

Приказ: тотчас за артналётом

Пехоте всей – на штурм опять.

Трём нашим взводным пулемётам

Атаку с фланга поддержать.

Но захлебнулась вновь атака,

Вновь немец смертным боем бьёт.

Поднялся первым помкомбата,

Но крикнуть не успел: вперёд!

Сражённый снайперскою пулей,

осколками изрешечён,

Покамест с бруствера стянули,

Окоченеть успел уж он.

К исходу дня свой Боб раз десять

Пытались мы атаковать,

Поскольку всем приказ известен:

Любой ценою гору взять!

Один «Максим» наш уничтожен

И вместе с ним его расчёт.

Так день крестильный был мной прожит

В уставной должности: комвзвод.

Под вечер в штабе батальона

Я был в комроты возведён,

А мой предшественник Антонов

В тыл на носилках унесён.

Пока докладывал начштаба

Итоги боевого дня,

Тот с удивлённым грустным взглядом

Смотрем с укором на меня.

Не понимая, в чём суть дела,

Я с диким ужасом глядел,

Как от корней волос седел он

И в три минуты стал как мел.

И с этим ужасом на взоре

Вернулся в ротный я блиндаж,

В пересеченье траекторий

Ракет и пулемётных трасс.

Казалось, шита жизнь пунктиром

Косоприцельного огня.

Я стал пехотным командиром,

Вторая ночь ждала меня…

Опубликовано в многотиражной газете Кировоградского педагогического института «Радянський студент», 24 февраля 1978 г., № 8 (792).

ОТ – огневая точка. Прим. Н. И. Жарких.

Максим – «советский» тяжёлый станковый пулемёт, разработанный американским оружейником . Прим. Н. И. Жарких.

Дегтярёв – советский ручной . Прим. Н. И. Жарких.